Самгин закрыл лицо руками. Кафли печи, нагреваясь все более,
жгли спину, это уже было неприятно, но отойти от печи не было сил. После ухода Анфимьевны тишина в комнатах стала тяжелей, гуще, как бы только для того, чтобы ясно был слышен голос Якова, — он струился из кухни вместе с каким-то едким, горьковатым запахом...
Неточные совпадения
Растирая
спину мокрым
жгутом полотенца, Самгин подумал...
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце
жжет без милосердия ноги,
спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Чего они со мной только не делали: железом раскаленным
спину жгли, в колотый лед сажали — и все ничего.
«Больно, — отвечал он, — очень, а ощущение —
жжет, как огнем; как будто жарится
спина на самом сильном огне».
Проводив его глазами, Егорушка обнял колени руками и склонил голову… Горячие лучи
жгли ему затылок, шею и
спину. Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, а время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось. Казалось, что с утра прошло уже сто лет… Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте?
А солнце
жгло им
спины, кусались мухи, и тела их из лиловых стали багровыми.
Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь
спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в
жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно.
Он лежал на постели. Голова у него горела. Внутри
жгло, точно огнем. По жилам разливалась крепкая смесь водки и табачного настоя. По лицу текли холодные струйки талого снега; такие же струйки стекали и по
спине.
Его горячее дыхание, отражаясь от спинки дивана,
жгло ему лицо, ноги лежали неудобно, в
спину дуло от окна, но, как ни мучительно было, ему уж не хотелось переменять свое положение…
Глаша была, что называется, король-девка, высокая, статная, красивая, с лицом несколько бледным и истомленным и с большими темно-синими глазами. Русая коса толстым
жгутом падала на
спину. В своем убогом наряде она казалась франтовато одетой, во всех движениях ее была прирожденная кошачья грация и нега.